Резкий порыв ветра пригнул к земле уже успевшую пожухнуть траву и заставил поёжиться стоявшего на перроне Аллена. Поезд, набирая обороты, шёл мимо, не обращая внимания ни на холод поздней осени, ни на всеобщего героя в потрёпанном тёмно-коричневом плаще, и ему это нравилось. А вот статус «героя» Уокер так и не признал, постаравшись скрыться как можно скорее, затеряться в толпе, потеряв счёт ночам, проведённым под открытым небом. Вновь убегая от своих и чужих, он взял с собой не так много – свой потрёпанный чемодан, немного одежды, личных вещей и… память.

Аллен вздохнул, плотнее кутаясь в уже разлезающийся шарф, подхватил свой нехитрый скарб. Одного друга не было рядом, и это была ещё одна потеря, пустота в груди, которую было нечем заполнить.
- Пойдём, Тим, - выдохнул Уокер едва слышно, ветер взвыл, задребезжав стёклами в окнах станции, и он улыбнулся в ответ, неуверенно двинувшись вперёд, туда, где на холодной скамейке сидел человек в ожидании поезда. Выглядел незнакомец, как бродяга, прошедший много дорог, но Аллен знал, что сам сейчас смотрится не лучше, в прохудившихся местами старых сапогах, подвязанных кое-как ремнями, да в таких же вещах, служивших ему, похоже, ещё только потому, что у него не было ни денег, ни желания что-то с этим сделать.
Устроившись недалеко от мужчины, Уокер натянул капюшон плаща поглубже и приготовился подремать час-другой, на всякий случай всё-таки нащупав в правом рукаве складной нож.

Его путь лежал далеко за пределы этой страны, но он не знал, куда идти. С тех пор, как закончилась война, их общего Дома не стало, как не стало, по большей части, и его самого.
Аллен помнил лишь лица и теплоту сердец, окружавших его когда-то друзей, память порой играла с ним злые шутки, заставляя просыпаться посреди ночи, чтобы убедиться, что прямо перед его постелью не стоит сам Граф – ещё одна тень, которая останется с ним навсегда.
Что тогда произошло? Он сам вряд ли бы дал чёткий ответ, просто всё случилось. Случилось всё, чего он боялся и чего он хотел. Выжили те, кто был ему близок, Нои стали людьми, но все они что-то потеряли, и он чувствовал себя ответственным за это.
Прекратив быть Ноем и экзорцистом, он так и не стал простым человеком, и прекрасно знал, что не сможет уже никогда. Он прятал свои длинные белые волосы под шарфами и шапками, перевязывал переставшую двигаться, ставшую такой же тяжёлой, как и в детстве, левую руку.
Иногда он мечтал вернуться в тот момент, когда Граф сам кинулся на меч Четырнадцатого, и изменить всё. Вернуть контроль над телом и проиграть. И не знать того, что случится потом, как Линали упадёт на руки брата, когда откажут её ноги, как Крори будут спасать сорок восемь часов, пытаясь сделать невозможное – вывести из организма «заражённую кровь», как к нему придёт в последний раз Роад, как Четырнадцатый оставит его наедине с поражением, умерев второй раз… и в этот раз он не сможет спасти Неа.

Кто он? Тот, кто живёт на этой земле уже пятьдесят с лишним лет, или простой мальчишка, ставший экзорцистом? Раны затягивались, не успев появиться, кожа то серела, то становилась белой, а Аллен чувствовал себя так, будто его разбросало на миллионы кусочков. Растянуло во времени, медленно стирая из памяти других и так же медленно продлевая ему жизнь.
Самоубийство было глупой и бессмысленной затеей, примерно такой же, как попытка отречься от собственного прошлого и притвориться, что это не он – автор и исполнитель этого безумного спектакля, в котором столь многие сыграли свою последнюю роль.
Он жил, потому что не надеялся искупить свою вину, просто слушая неровно бьющееся сердце и наблюдая за тем, как левый глаз постепенно слепнет. Он жил, потому что это приносило ему боль и отчаяние.
И потому что его не оставляло смутное чувство, как будто он обещал это кому-то очень важному, очень родному. Просто идти вперёд.

Слова и музыка. Сегодня их будет много.

Just keep my mind burning strong
Into the gaping emptiness I'll go
On my own


Until the end of me
I swear
You'll be the death of meUntil the end of me
I swear
You'll be the death of me
I dare
You to cross the line again
Because deep down inside there's something that waits to be

Broken inside

Feeling alive
Forced to defy
Who casts me aside
I'm waiting to be
Broken inside
Losing my mind

Gasping for life
Crashing through times
That drive me to find
The darkness behind
Will never run dry
But all still stand

Until the end of me
I swear
You'll be the death of me
I dare
I dare you to cross the line again
Because deep down inside
There's something that waits to be
Cross the line again
Because deep down inside
There's something that waits to be
Broken

The thinning line between
You and my sanity
Is quickly fading
Takes just a breeze to cause a storm

The thinning line between
You and my sanity
Is quickly fading

Takes just a breeze to cause a storm
Takes just a breath to cause a scream
It takes me to cause a tragedy

Until the end of me
I swear
You'll be the death of me
I dare
I dare you to cross the line again

Because deep down inside
There's something that waits to be

Cross the line again
Because deep down inside
There's something that begs to be
Broken inside



The Scar buried within mankind
The will that defines all the right from wrong
Now fight unless you're willing to die
Only the obvious stateIlliteracy for those who can't see
The gates that untie avid arrogance
Your ground felt so firm I short handed myself
Never again will I give in

Right into hate right into lies
Right back where we've been before
A privilege no more now that we've lost

Struck with a punishment that would last for an age
Finally it's all black and white
Much more simple to answer

Heroes will rise
Enemies fall
Right back where they've been before
A privilege regained
A gift that you own

Pay no more mind
To the agony from the burn
Let yourself climb
To a height never reached before
Open to find
A path to the pure inside
Now is the time

The Scar buried within mankind
The will that defines all the right from wrong
Now fight unless you're willing to die
Only the obvious state

Старый дом, живущий по каким-то своим совершенно непонятным законам. Слой пыли на письменном столе, разбросанные по полу страницы с нотами, нарисованными чьей-то лёгкой быстрой рукой. Почти развалившийся стул, в паркете дырки, в углах - паутина.
На окне кто-то так и оставил очки. Десять лет назад.
И там же стоит горшок с геранью. Яркие фиолетовые цветы.
Этого мира ничто не коснётся, лишь станет больше пыли, помутнеют стёкла, окончательно провалится пол,
да и дверь, висящая на честном слове, упадёт лишь раз и навсегда застынет.

А герань будет всё так же цвести.
Когда-нибудь он вернётся сюда. И, увидев старое фото на полке, скажет им "Я вернулся."
Двоим ещё мальчишкам с беспечными глазами, которые стали для него целой жизнью и историей целой эпохи.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Через поток поперек - жизни не хватит.
Слышишь, как время бурлит на перекате?
Если держаться струи, вырулишь к плесу,
В тихую пору, где сны - счастья набросок.
Что ж ты упорно гребешь против теченья?
И об колено судьбу - для развлеченья?
Сгинешь у раков на дне, в илистых гротах,
Силясь припомнить себя, мучаясь - кто ты?
Мудрость ворчала, любовь жалобно пела...
Вспенились волны - и ввысь прянуло тело.
Так и не знаем внизу - что же взлетало?
Время, бессильно рыча, бьется о скалы.
(с)Аня Котова

Не унывай. Мы все смешны.
Мы суетны и суетливы.
В поток секунд погружены
И с ним течем - покуда живы.

И мы живем свое сейчас
В сиюминутном балагане,
А завтра, вызревшее в нас,
Придет не раньше, чем настанет.

И точно будет не таким,
Каким казалось в день вчерашний
Нам - уморительно живым,
Нам - бестолковым, бесшабашным.

В чем мудрость мудрых мудрецов,
Прозревших беды и напасти?
"Я угадал в конце концов!" -
И тихо светится от счастья.

Он тоже просто человек,
Он ошибается и грезит,
У жизни так неровен бег
И завихрения на срезе.

Гудит и льется через край.
Мы все - волна ее прилива.
Мы все смешны. Не унывай.
Не унывай. Пока мы живы.
(с)

Как хорошо, что ты вполне живой, что двигаешься за обозом следом. Ты как бульвар, присыпанный листвой. Ты как подарок, спрятанный под пледом. Ты в точке А. Всё там же точка Б. Мелькают дни при свете монитора. Кто виноват, что ты избрал себе замедленный режим самоповтора? Ты старше, старше, но всё так же сир и не привычен к драйву и форсажу. Макропулоса дивный эликсир не поступает, хоть убей, в продажу. Совсем неплохо, что не твой финал - быть радостно повешенным на рее. Да только самый серый кардинал тебя ни на оттенок не серее. Не с теми ты дружил, ласкал не ту, латал борта от перманентной течи... Но в каждом крике слышалось: "Ату!", и сразу шея втягивалась в плечи. Ты прошагал, наверно, пол-Земли, ты строился "свиньёю" (в смысле, "клином"); но просто шел, куда тебя вели на поводке привычном и недлинном. Дни-близнецы, как чётки, теребя, ты верен делу самоплагиата, и с преданностью смотрит на тебя твоя судьба. Ручная, как граната.

Но верить в то, что ты так страшно прост, никак нельзя. Ну разве только спьяну-с. Ты флюгер, переплавленный в форпост. Двудонный чемодан. Двуликий Янус. Вы разошлись, как в море острова, как с истиною ложь, как Сена с Марной. И твой повёрнут профиль номер два к другой Вселенной. Перпендикулярной.

А там ты - шаловливый шевалье, знакомый и с веселием, и с гневом. Тяжелые жемчужные колье ты возвращаешь праздным королевам. Штурмуешь то Монблан, то Эверест, склоняешь недоступных к поцелую и никогда не движешься в объезд, когда добраться можно напрямую. Ты Одиссей. Ты повсеместно зван. И плачет Пенелопа на Итаке, когда ты разрезаешь автобан на гоночном могучем "Кавасаки". Неповторим ты в выраженье чувств, наград и восхищения достоин: не только весельчак и златоуст, но и к тому ж неустрашимый воин. Твой тёплый хрипловатый баритон не разольётся в рефлексивном стоне... А снизу смотрит офисный планктон, завидуя при этом по-планктоньи. Не с ним ты от восьми и до шести, не с ним ты накатить готов по двести, ведь у тебя по-прежнему в чести дворянские понятия о чести. Сражаешься, смеешься на пиру, у дамы просишь искренне прощенья... И жизнь свою листаешь поутру... В который раз. Без тени отвращенья.

Живут в одном плену герой и лох, с одною кровью и с одною кожей. Гибрид из них двоих не так и плох, вот только, к сожаленью, невозможен. Им поздно драться за любую пядь с упрямством театрального паяца: один из них обязан побеждать, другой из них обязан покоряться. И вроде бы простой расклад таков, и вроде здесь не надобен оракул: у шевалье должно быть сто очков, зато у оппонента - кот наплакал. Да вот - увы... И всё наоборот. От логики остались только крохи...

И в битве двойников сильнее тот,
кто лучше соответствует эпохе.
(с)

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра